и, невзирая на погоду, будь она просто холодной, очень холодной, или совсем холодной, прогуляйтесь на столичный рынок Махане Иегуда. Он встретит Вас яркими и неожиданными цветами, запахами, в которых человеческий нос теряется, словно мальчик в толпе великанов, крикливыми торговцами, зазывалами, сумрачными лавками со специями, малюсенькими кафешками и магазинами сладостей. Здесь хочется гулять и очень не хочется покидать это место. Каждый может найти себе еду по нраву, товар по деньгам и много-много рассыпанного там и здесь удовольствия в виде щедро протянутой к вам горсти орехов, огромного яблока, сочного ароматного манго или большого куска халвы. Торговец столичного рынка – это актер. Это жонглер, пантомимист, и оперный певец в одном лице:

– Помидоры свеееееежие, помидоры сочныыыыые, помидоры лучшие на Ближнем Востоке!

– Рыба, рыба, свежая рыба, сам Иисус не ловил такой рыбы!

– Халва, ай, халва, сладкая, как поцелуй вашей любимой!

– А вот клубника, клубника… кто не берет такой клубники, у того теща будет жить вечно!

Очередь мужчин у клубники не иссякает.

Но мы с Вами пройдем в закоулки «иракского» коридора, где в тощих, как мартовский кот, переулках располагаются кафешки «только для местных», в которых, забыв обо всем на свете, играют в шешбеш старые иракские евреи. Играют на деньги, и, хотя игры подобного рода в публичных местах строго запрещены, ни один полицейский не сунется к старикам. Это – достопримечательность города. Это – его живая история, его старое, доброе сердце.

Здесь мы зайдем к мяснику, который, радостно ухмыляясь небритым лицом, аккуратно нарубит нам топориком две упитанные куриные тушки, разделив их на бедрышки, крылышки, грудки и другие радостные части бестолкового куриного племени. А потом – навестим лавочку на углу, где мордатый йеменский еврей с длинными пейсами, вытаращив огромные, как маслины, черные глаза, неистово хвалит чистенькие, мытые и протертые бумагой, овощи. У него запасемся луковичкой средних размеров, тремя баклажанами, томно поблескивающими своими фиолетовыми упругими боками, пятью картофелинами. Отсюда наш путь – в лавку пряностей, где у входа пирамидами и конусами рассыпной красный, белый и черный перец, желтые горы шафрана, и зиры, палочки корицы, цветочки бадьяна, рядами стоят банки с травами и порошками, висят связки чеснока и сушеных грибов, и золотится в огромном мешке из джута слегка желтоватый рис. Риса нам понадобится с килограмм, его отвесят нам на странно выглядящих в этом царстве старинных посудин, наисовременнейших электронных весах. А еще возьмем молотой корицы, кардамон, остро пахнущего кэрри, шафрана и зиры, которую называют у нас кумином. И, уложив все это в сумку, где томится в ужасе, ожидая своей участи, покойная курица, пойдем готовить Его.

Оно – это блюдо – называют маклюббе, или маглубэ, или… да какая разница, как называют этот своеобразный вариант плова на Ближнем Востоке, где вечные войны и вечный Невидимый Бог смотрит на нас с небес.

Львы на воротах дома Машиаха Борухофа

А сейчас я расскажу Вам сказку. О том, как жила-была в конце позапрошлого века в древнем городе Иерусалиме красивая девушка, чьи родители уже не помнили своей родословной, уходящей, как они считали к самому Йоханану бен Закаю, мудрецу времен баснословных. Девушка эта рано осиротела и росла у тетки, старой и набожной женщины, которая вставала ни свет, ни заря, шла во двор за водой, и разжигала огонь в очаге, не забыв прочитать при этом коротенькую женскую молитву. В гулком дворе-колодце, окруженном домами со всех сторон, все знали старушку-тетку как лучшую повариху города. У ее дома в пятницу выстраивалась очередь с мисками – покупатели не могли пройти мимо остро пахнущего приправами котла с маклюбе, мимо япраха – голубцов из виноградных листьев, мимо кюфты – котлет из бараньего мяса, сваренных в бульоне, таких вкусных, что ни один едок не мог остановиться, пока не съедал всего.

Кстати, зажжем-ка мы огонь под кастрюлей. Нальем туда 2 литра воды и положим хорошо вымытые куриные части. Добавим туда очищенную от кожуры луковичку и подождем, пока закипит наш бульон. Засыпаем кардамон, корицу, и соль по вкусу… и будем варить до полуготовности куриного мяса. А заодно с этим, зальем в отдельной посудине купленный нами рис теплой, немного подсоленной водой. Пусть себе отмокает пока суд да дело.

Так вот. Молодая девушка не просто росла среди медных котлов и огромных мисок, она с детства помогала тетке на кухне. Тетка не могла нарадоваться на племянницу. Та ловко работала ножом, нарезая оранжевую морковь, хрустящую капусту, месила тесто, наполняла рисом голубцы-япрах, шпиговала чесноком баранью лопатку. Она проникла во все таинства пряностей, четко различая их вкусы и запахи, понимая в какие блюда класть острую кэрри, и что окрашивать желтой радостью шафрана, какой нежный и аппетитный запах и вкус придает куриному мясу сладкая паприка, и как малые зернышки перца превращают пресный бульон в божественный горячий врачующий напиток, который так приятно прихлебывать из глиняной пиалы в зимние иерусалимские вечера. Да, знатная росла хозяйка, и хоть не было за ней приданого, но умение ее готовить обеды, как ее славная тетка, было лучше любых денег, как говорят у евреев: «Доброе имя лучше отборного масла».

Почистим, пока наш бульон побулькивает веселыми пузырьками, картошку, срежем хвостики баклажанов, слегка полоснув острым лезвием по воздушной их мякоти, и нарежем все это благолепие – и баклажанное, и картофельное – пластинками, тоненькими, почти прозрачными. Обжарим на сковороде на оливковом масле из Галилеи, с тем зеленовато-коричневым оттенком и горчащим немного вкусом, которым отличается оливковое масло холодного производства. Обжарим до легкой корочки с двух сторон, и откинем на отдельные блюда.

За девушку посватался молодой и родовитый Иосиф, из халебских евреев, чьи семьи, сметенные когда-то грозой римских легионов и рассеянные до Сирии, стали возвращаться в 16 веке в Столицу, лицом к которой молились все это время, и плакали, вспоминая Сион. Иосиф сватал ее с радостью, ибо больше всего на свете он любил покушать. И плотно покушать. Он носил свой живот с достоинством, как носят богачи мошну, а силачи мускулы. Его толстые щеки краснели от радости, когда он видел перед собой вкусный бараний бок с запечённым картофелем, он не мог удержаться, чтобы не потирать в радости ладони, не притоптывать ногой в ожидании лакомства. И возлюбил он жену свою за те вкусные приключения, которые готовила она ему каждый день на темной, пропахшей пряностями, кухне, да и за ласку ее любил, но повесть наша не об этом.

Нальем пока три столовых ложки масла в кастрюлю. Выложим туда четверть от риса, замоченного заранее, и разровняем поверхность. Уложим на этот рис, разбухший немного и ставший от этого еще более золотистым, баклажаны, посолив их слегка сверху. Не давая им более видеть солнечный свет, положим на них слой картофеля, слегка присолив его и присыпав кэрри.

Теперь – очередь курицы, которую мы вынем из прозрачной звонкой бульонной симфонии и уложим на картофельное ложе, а потом засыплем ее сверху оставшимся рисом. В бульон, осиротевший после куриного бегства, добавим шафран и зиру, прокипятим немного, и зальем этим бульоном наш рис так, чтобы уровень жидкости поднимался на 2 пальца над рисом.

Да-да, это уже почти все, читатель. Остается лишь увеличить огонь, пока не выкипит бульон над рисом, а затем быстро уменьшить его до минимума, и накрыть рис большой миской сверху, оставив его на маленьком огне на 20 минут, а затем еще на четверть часа – выключив огонь…

Да-да, так проделывала каждую пятницу наша героиня, а когда проходили четверть часа, и дорогие часы немецкой работы – подарок супруга – указывали ей на это, она ловким движением переворачивала котел так, что весь рис, и мясо, и овощи образовывали аппетитнейшую пирамидку на блюде, закрывавшем его до последней минуты. Маклюбе… желтый и ароматный от шафрана и зиры, рис, сочащиеся жиром кусочки тушеного куриного мяса, ставшие мягкими и податливыми, аккуратные ломтики картофеля и баклажанов… и все это, пропитанное чудными соками мясными,